Как вы уже поняли, я опять про свою любимую Южную Африку. Я не мог эту книгу не издать, тем более, что для самих южноафриканцев - этот автор как для нас Пушкин. А у нас про него никто ничего не знает.
И вот, в числе этих бедолаг, которые не от хорошей жизни в 1820 году подались на край света, был такой шотландский поэт - Томас Прингл. Вообще, ему крупно повезло, что он попал на корабль: заявок на эмиграцию в Колониальное ведомство было около 80000, а отправлялось только несколько кораблей за сезон (по 200 человек). Ехал он со всем своим многочисленным семейством, их на берегу встретили, посадили в повозки и тут же послали к чорту на рога за 170 миль - основывать новое поселение. Деваться было некуда, за полмесяца они с горем пополам добрели до выделенной им долины и стали там как-то жить-поживать.
А этот самый Томас Прингл, он хоть и хромой с детства был, но быстро стал мастером на все руки в новом городе. Объездил все окрестности, составил их первую карту, познакомился со всеми народами в округе. А главное - он всё, что видел, описывал в стихах, и у него это вполне красиво получалось.
Точнее даже так сказать: писал-то он вполне себе честную лирику с вкраплениями местных реалий, но если у других поэтов-романтиков его времени подобные детали порождались фантазией, то Прингл ничего не выдумывал. Он всё это действительно видел и проживал - и это чувствуется.
Впоследствии его назовут "отцом южноафриканской поэзии" и скажут, что он первым "развеял миф о беспросветной черноте Африки". К тому же в некоторых точках континента он был вообще первым европейцем, который туда добирался (не все лавры доктору Ливингстону).
Через какое-то время Прингл перебрался в Кейптаун и стал там выпускать журнал. Затем поцапался с властями и снова уехал странствовать по округе, основывал школы, вёл богослужения на бурском языке для местного населения, ездил на охоту.
В 1826 году он вернулся в Англию, где стал работать в Обществе противников рабовладения и продолжал описывать свои впечатления от эмиграции. Умер он в 1834 году - как раз когда в Капской колонии отменили рабство и этим самым положили начало всему англо-бурскому конфликту. И в этом же году вышла его книга - "Африканские зарисовки", главный труд его жизни.
К СЕРДЦУ ПУСТЫНИ
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен-проводник.
Упавшему духом здесь самая стать
Былое железною хваткою сжать.
Во весь по барханам мы мчимся опор,
Горячие слёзы туманят мне взор.
И всё, что с любовью я вспомнить могу,
Как призраки мёртвых всплывают в мозгу:
Незрелой души безрассудный порыв;
И помысл о славе, мгновением жив;
Любови, познавшие ложь или рок,
И детская дружба, чей короток срок.
Виденья страны, где мне жизнь дал Господь
Жестоким огнём отзываются в плоть.
Там предков жилища, там юности цвет,
Восторги наивных, доверчивых лет
И первооткрытья щемящая дрожь.
Весь мир был на райские кущи похож!
Всё-всё я теперь позабыл-потерял.
Несчастный изгнанник, сполна я узнал
Бесплодность надежд и бесплотность идей.
Я всем утомлён в этом мире людей.
И с грустью, невидимою чужаку,
Я их покидаю на полном скаку.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен-проводник.
Мы с ним удаляемся, сжав повода
Из мест, где разлад, угнетенье, вражда,
Где сильному слабый не будет хорош,
Где глупость и жадность, где подлость и ложь.
Когда этот мир и его суету
Терпеть мне становится невмоготу,
Едва только мыслей начнётся борьба,
И дух перехватит от вздоха раба,
И к горлу подкатится горечи ком,
Я к сердцу пустыни скачу прямиком.
Скакун мой летит, закусив удила,
На трудном пути обгоняя орла.
Пустынный закон неизменно за мной —
Большое ружьё у меня за спиной.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен-проводник.
Откроются нам на излёте дорог
Олений предел, буйволиный излог,
Где скачут ориби, веселья в плену;
Пасутся бубалы, газели и гну;
Где куду и канна долиной пылят;
Где чащу лесную повил виноград;
Где плещется в озере конь водяной;
Слоны продвигаются серой стеной;
Где мутят питьё носороги ослам
В болоте, где тина с водой пополам.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен-проводник.
Здесь плач антилопы над бурым карру
С души очерствевшей снимает кору.
Пугливая квагга пронзительно ржёт,
Когда к водопою под вечер идёт.
Там зебры колышутся взмахами грив,
Засохшую почву копытом разбив.
Бежит страусиха быстрей жеребца
Туда, где она под охраной самца
Оставила яйца в песчаном гнезде,
Вдали от воров, что шныряют везде.
Двуногих воров, что со смертью в игру
Вступают, спускаясь в глубины карру.
Я к сердцу пустыни скачу напрямик,
Со мной молчаливый бушмен-проводник.
Умчусь в глухомань я, и вся недолга,
Где белых людей не ступала нога.
И только народец пройдёт кочевой
Раз в год по суглинку со ржавой травой.
Здесь голод главенствует, страх и тоска
На мили и мили сухого песка,
Где змеи и ящеры водятся лишь,
А в трещине камня — летучая мышь;
Где сохнет любая трава на корню,
Помимо колючек, язвящих ступню;
Здесь дикий арбуз — и питьё и еда
Единственные для забредших сюда;
Здесь отдых не дашь утомлённым ногам
У заводи с ивами по берегам.
Ничто здесь не разнообразит пейзаж —
Ни туча, ни дерево, ни горный кряж.
Повсюду, а чувства в груди — толчеёй, —
Горящее небо над голой землёй.
И север, и запад, и юг, и восток
Твердят тебе хором, как ты одинок.
В полночных тенях осекается взгляд,
На небе высоком созвездья горят,
Стоит тишина неземная, а я
На камне сижу, как пророк Илия
Сидел в одиночестве возле Хорив.
И голос чуть слышный мне шепчет, избыв
Все скорби, томящие душу и плоть:
«Чем дальше в пустыню, тем ближе Господь».
ещё Прингла
Максим Калинин, поэт и переводчик, не только перевёл стихотворения Томаса Прингла в этой книге, но и написал мощное предисловие - по исторической ситуации и биографии автора. А ещё - что крайне ценно - привёл подробнейшие примечания ко всем реалиям и топонимам, упомянутым в стихах, так, что получилась натуральная мини-энциклопедия по Южной Африке первой четверти XIX века. Я, по крайней мере, оторваться не мог.
Но полно слов, вот она, эта книга на сайте издательства.
